ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗА ТРИКСТЕРА В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ
Введение.
Глава 1. Теоретико-методологические основы исследования
Раздел 2. Методология, применявшаяся в ходе исследования
Глава 2. Основные характеристики трикстера как мифологического персонажа в архаической традиции
2.1 Исходная парадигма образа героя-трикстера: этиологические мифы
2.2 Рефлексия как узловая коллизия трикстериады
2.3 Функциональное значение трикстера в архаической космологии
Глава 3. Трикстериада и ее взаимоотношения с институтом шаманизма и волшебной сказкой
3.1 Трикстер в его взаимосвязи с шаманскими практиками
3.2 Влияние шаманского путешествия на композиционную структуру волшебной сказки
3.3 Характерные черты образа трикстера в волшебной сказке
Глава 4. Трансформация представлений о трикстере в современной литературе и кинематографе
4.1 Образ трикстера в современной культуре
4.2 Черты шаманизма в современном образе трикстера
4.3 Сказочный герой как прототип современного образа трикстера
Заключение
Список литературы
Введение
Актуальность. Трикстер представляет собой один из наиболее значимых образов, присутствующий в своих различных манифестациях на всех этапах человеческой культуры. Таким образом, актуальностьзаключается в изучении характера трансформации мифов о культурном герое-трикстере в процессе формирования образа трикстера в современной культуре на основании исследования литературы и кинематографического искусства, а также роли шаманской идеологии и волшебной сказки в рамках данного образа. Постановка этой проблематики делает возможным дальнейшие исследования, направленные на выяснение причин распространенности и модификаций этого образа. Кроме того, трикстер как архетип оказывает влияние на восприятие людей, и исследования направленные на всестороннее изучение различных аспектов, связанных с ним, таких, как искусство, литература, поведенческие модели социальных взаимоотношений, поможет определить степень воздействия этого образа на формирование и функционирование культурных парадигм современного общества.
Цель работы заключается: в рассмотрении трансформации представлений о трикстере в современной литературе и кинематографе с помощью сопоставления с образом трикстера, присущим архаической традиции в семиотическом ключе соотношения фильмов и литературных произведений как цепочек символических действий и мифологических представлений; изучение взаимоотношения мифологического образа и присутствующего в современном искусстве в стpуктуpном и генетическом плане; изучение взаимоотношения между шаманской традицией, литературным произведением и фильмом; сопоставлении волшебных сказок с художественным и кинематографическим нарративом.
Задачи работы состоят:
1) В определении: тех характеристик образа трикстера в современном искусстве, которые являются традиционными для трикстера как мифологического персонажа; степени его значимости как смыслообразующего элемента композиционной и актантной структуры в фильмах и произведениях литературы; характера трансформаций этого образа в современном социуме, выраженных в литературе и кинематографе.
2) В выяснении: степени выраженности шаманской идеологии в произведениях литературы и кинематографа, где главным героем является трикстер - схемы камлания, элементов обрядности, шаманской космогонии, характера взаимодействия с партнером по коммуникативному акту; трансформаций шаманизма в аспекте изменения ценностных ориентаций главного героя.
3) В обнаружении: композиционной и актантной структур волшебной сказки-путешествия, воспроизводимых литературой и кинематографом в тех произведениях, где трикстер – центральный персонаж; в выяснении степени принадлежности образа трикстера в этих произведениях сказочной парадигме; причин тех тенденций, которые определяют наличие у трикстера черт, присущих герою-трикстеру волшебной сказки.
Объектом исследования является произведения современной литературы и кинематографа, в которых присутствует транскультурная мифологема трикстериады.
Предметом является характер и причины трансформации образа трикстера в современной культуре, основные тенденции изменения его характеристик, характер взаимодействия архаических черт трикстера с реалиями современности, степень выраженности шаманской идеологии и фольклорной традиции в структуре сюжета произведений и образе главного героя.
Новизна работы заключается в постановке вопроса о характере образа трикстера в современной культуре как результата трансформации мифологических представлений, шаманской идеологии и парадигмы волшебной сказки. Эта проблематика почти не освещена в научной литературе, поэтому новым является семиотический и структурно-типологический анализ образа трикстера в литературных и кинематографических произведениях с целью сделать обобщающие выводы, которые позволят наиболее полно представить то значение, которым этот образ в них обладает, а также характер и причины его трансформации.
ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Раздел 1. Исследовательская литература
Трикстериада занимает в исследовательской литературе весьма заметное место. Но в исследовательской литературе основное внимание привлекала не она, а сам образ трикстера. Среди них наиболее важны Юнг, в своей работе «Архетипы и коллективное бессознательное» обозначивший образ трикстера как один из важнейших для личности архетипов, названный им «Тень». Радин в исследовании «Трикстер – мифы североамериканских индейцев» показывает, как повествования о мифологическом плуте переходит в сказку о животных. Леви-Стросс в своей работе «Культурная антропология» также рассматривает трикстера как плута, озорника. В статье «Структурное изучение мифа» французского этнографа-структуралиста Клода Леви-Строса миф является феноменом языка, проявляющимся на уровне мифем – больших конститутивных единиц, которые надо искать на уровне предложения. Если разбить миф на короткие предложения, то выделятся определенные функции и одновременно обнаружится, что мифемы имеют характер отношений (каждая функция приписана определенному субъекту).
Ю. И. Манин в работе "Мифологический плут по данным психологии и теории культуры» рассматривает его место в мифологическом мышлении как синкретического образа. В. И. Иванов и Топоров в работе «Славянские языковые моделирующие системы» указывают на присутствие у героя русских сказок черт трикстера.
Значительно реже предпринимались попытки рассмотреть структуру текстов, построенных на трюках (Г. Л. Пермяков «Проделки хитрецов». М., 1972; Е. А. Костюхин «Типы и формы животного эпоса» М., 1987), но и здесь трюк как особый фольклорный мотив или сюжет особого типа оставался в стороне.
Исключение составляют работы Е. М. Мелетинского, в которых трюк и фигура трикстера - одна из излюбленных тем. Ей посвящены специальные страницы во многих его статьях и почти во всех монографиях («Мифологический и сказочный эпос меланезийцев»; «Происхождение героического эпоса»; «Ранние формы и архаические памятники»; «Эдда» и ранние формы эпоса»; «Первобытные истоки словесного искусства»; «Поэтика мифа»; «Введение в историческую поэтику эпоса и романа»; «Историческая поэтика новеллы»), а в книге "Палеоазиатский мифологический эпос. Цикл Ворона" содержится подробный анализ структуры вороньих трюков, а также манифестаций Ворона как шамана. В работе «Эдда» и ранние формы эпоса» подробно рассмотрен образ Локи как мифологического плута с чертами героя, в работе «Миф и сказка» рассматриваются проблемы взаимоотношений между мифом и сказкой, превращения героя-трикстера в сказочного героя.
Большой вклад в разработку темы трикстера внесла Е. С. Новик. В своей работе «Фольклоp – обpяд – веpования: опыт стpуктуpно-семиотического изучения текстов устной культуры» она разработала концепцию структурно-композиционных связей волшебной сказки и шаманского камлания, постановке вопроса о взаимоотношениях между структурой сказки и структурой шаманского путешествия. В работе Е. С. Новик «Структура сказочного трюка» определены основные предикаты трюков, рассмотрен рефлексивный аспект трюка как предугадывание ответной реакции антагониста.
Сказки как историческое наследие минувших эпох привлекают и продолжает привлекать к себе внимание исследователей. Но, несмотря на большое количество проделанной работы, остается неясным, в каком качестве следует ее понимать: то ли производным от мифов то ли от обрядов. Значимость этого исследования состоит в том, чтобы определить какие именно мифы и обряды сформировали ее в большей и какие в меньшей степени, какие из них сыграли роль основы, скелета и что добавилось позднее, не играя большой роли в композиционной структуре. Необходимо определить приоритеты направления изучения сказки, установить какого вида историческому и этнографическому материалу следует отдать предпочтение в привлечении его к изучению происхождения и первоначальной конструкты.
Наиболее полным и системным подходом к изучению формы и открытию структуры сказки являются работы В. Я. Проппа. Исторические корни волшебной сказки и «морфология сказки». заслуживает внимания, что морфология не была для него самоцелью, он стремился к выявлению жанровой специфики волшебной сказки, с тем, чтобы в последствии найти историческое объяснение единообразию волшебных сказок. Изучая специфику волшебной сказки, В. Я. Пропп исходил из того, что диахроническому (историко-генетическому) рассмотрению сказки должно предшествовать ее строгое синхроническое описание. Разрабатывая принципы такого описания, он поставил перед собой задачу выявления постоянных элементов (инвариантов), наличествующих волшебной сказки и неисчезающих с поля зрения исследователя при переходе от сюжета к сюжету. Открытые им инварианты и их соотношение в рамках сказочной композиции и составляют структуру волшебной сказки. В историко-генетическом аспекте он определил важнейшие составляющие сказки как представления о смерти, обряд инициации и частично шаманизм.
Наше настроение имеет не только «словесную формулировку».
Наше настроение имеет некое образное представление. Мы можем его изобразить, в прямом смысле показать, выразить в виде зрительного образа.
Любое наше душевное состояние можно передать в виде картинки, выражающей это состояние. Например, ощущение счастья, радости можно изобразить в виде ярких цветов или сияющего солнца, красивого яркого пейзажа. Состояние недовольства, напряжения, обиды или тяжести – тоже можно выразить в виде зрительного образа, просто взяв карандаши или фломастеры, мелки или краски – чем удобнее тебе рисовать – и вырисовав его на лист бумаги.
На этом – на работе со зрительным образом, выражающим проблемную, негативную ситуацию – и основывается техника трансформации образа – в желаемый, хороший, позитивный. И этот способ изменения настроения поможет тебе в любой неприятной, сложной ситуации освободиться от ее негативности, создать позитивное настроение, найти в себе ресурсы для дальнейшей жизни.
Вырисовывание ситуации в виде образа на лист бумаги – это уже освобождение от плохого настроения. Ты вырисовываешь его вовне. Оно уже не в тебе – оно отдельно от тебя, на листе бумаги. И, отстранившись от него, ты можешь его рассмотреть, рассмотрев вместе с ним и саму ситуацию, требующую перемен. Ты сможешь что‑то важное понять или увидеть.
Иногда бывает достаточно только первого этапа – такого вот вырисовывания ситуации, отображения ее на листе бумаги, чтобы настроение изменилось, пришло осознание причин создавшейся ситуации, чтобы появились мысли, решения по поводу дальнейшей жизни.
Но ты сможешь реально изменить ситуацию, поработав над переменой самого образа, рисунка. Можно перейти от анализа образа к изменению его, сказав себе: «Такова моя реальная ситуация, которая меня не устраивает. А как я хочу, чтобы было? Какой мне бы хотелось видеть эту ситуацию?»
И ты можешь взять другой лист бумаги и изобразить на нем другую, лучшую желаемую ситуацию, такой, какой ты хочешь ее видеть.
Этот процесс – создания желаемого образа ситуации – уже настолько позитивен, что, пока ты его рисуешь – твое плохое настроение исчезает, или, по крайней мере, улучшается. Потому что ты в этот момент находишься в процессе творчества, в процессе созидания – а это состояния, несовместимые со страданием, негативными эмоциями. Это терапия самим процессом творения своей желаемой жизни хотя бы на уровне картинки.
Этот второй этап в работе по перемене образа ситуации иногда уже сам по себе разрешает всю ситуацию, потому что созданная тобой новая картинка уже есть во многом ответ на вопрос – почему произошла ситуация, что нужно изменить, чтобы это не повторялось, что делать, чтобы было так, как ты хочешь.
Но можно еще продолжить, углубить эту работу.
Положи два листа рядом и посмотри на них, как на два разных отражения одной и той же ситуации. Дай себе время подумать, проанализировать – что нужно изменить в себе, своем поведении, в отношениях с людьми, чтобы ситуация стала такой, какой ты хочешь. Как и в случае с переменой убеждений, запиши свои мысли не просто в виде «Я хочу…», а в виде решений:
Я беру на себя ответственность.
Я учусь за себя стоять.
Я начинаю себя ценить.
Я освобождаюсь от неуверенности.
Я становлюсь сильным.
Я нахожу возможности перемен.
Я создаю ситуацию такой, какой я хочу ее видеть.
Вот этот этап – принятия решений – уже действительно сильный этап. Потому что принятие решений – это состояние сильного человека.
Вот почему такая глубокая и интересная работа над образом негативной ситуации всегда приводит к ощущению силы, ресурсов, возможностей выхода из ситуации.
Но поверь, даже если ты не будешь работать так глубоко, а просто в ситуации плохого настроения, расстройства, обиды или недовольства, придя домой, найдешь несколько минут, чтобы вырисовать на лист бумаги всю ситуацию в виде зрительного образа, тем самым уже освободившись от нее, и найдешь еще несколько минут, чтобы нарисовать второй, желательный вариант ситуации – позитивный, хороший – ты уже поддержишь себя и поможешь быстрее пережить эту ситуацию, увидеть выходы из нее.
Есть еще несколько вариантов техники трансформации образов ситуации, очень простых, но эффективных. Нарисовав реальную ситуацию, ты можешь прямо на этом листе изменить ее. Внести в нее какие‑то перемены, чтобы она стала другой. Может быть, нарисовать улыбку на печальном лице или дорисовать на темный, мрачный лист солнце и яркие цветы. Или дорисовать до темной глыбы, которой только что себя изобразил, крылья, превратив ее в птицу, дав возможность себе почувствовать некую легкость и возможность движения.
Всегда есть возможность переделать, перетворить образ ситуации, образ твоего душевного состояния в лучший. И эта работа может помочь тебе осознать реальные пути выхода из ситуации, просто позволит тебе понять, что все меняется, всегда есть место переменам, и эта мысль поддержит тебя в поиске этих возможностей.
Проводя мастер‑класс по работе с убеждениями, я часто встречала удивительные трансформации образов, которые тут же откликались в людях мгновенным изменением настроения, осознанием каких‑то важных моментов.
Я помню, как одна молодая женщина, изобразив себя на листе черным квадратом, выразив тем самым свое подавленное, мрачное настроение, сначала растерянно смотрела на рисунок, не понимая, что нового можно внести в рисунок, какие перемены, чтобы он изменился, стал из негативного позитивным.
Потом она дорисовала – несколькими разноцветными штрихами – салют, который как бы исходил из этого квадрата. Всего несколько ярких штрихов, заканчивающихся яркими звездочками, и рисунок ожил, заиграл, стал веселым. И она удивленно сказала:
– Я думала, у меня такое состояние, что мне уже ничем не поможешь. А ведь на самом деле – несколько штрихов все могут изменить. И может быть, мне самой для начала перемен нужно сделать эти несколько штрихов: просто яркое платье надеть, или губы подкрасить, – совсем другое настроение появится…
Другая женщина сначала так же растерянно смотрела на свой рисунок, выражавший ее реальное состояние – маленькую точку посредине листа.
– И что тут можно изменить, тут и менять‑то нечего. Меня нет, я сейчас – как эта малюсенькая незаметная точка…
Но спустя какое‑то время из этой точки, как из точки отсчета, как с начала пути – появилась линия, и превратилась в красивую и большую букву «Я». И сама женщина была поражена этой трансформацией – то, что казалось ей концом, просто точкой, оставшейся от нее – стало началом ее нового «Я».
И я помню, сколько обсуждений этот простой вывод вызвал в группе, как он затронул каждого участника. Мы иногда действительно доходим в своем состоянии расстроенности, разрушенности до состояния точки, молекулы. И иногда кажется, что уже нет сил жить, собраться во что‑то большее.
Но любая точка, молекула может стать началом нового, дать росток новому. Ничто не заканчивается, пока мы живы. Всегда есть место переменам, есть возможность роста.
Мир круглый, и то, что кажется нам концом, может оказаться началом.
Айви Прист
Я хочу посоветовать тебе еще один простой способ помощи самому себе в ситуации плохого настроения, также основанный на изменении образа ситуации или твоего состояния.
Нарисуй реальную ситуацию простым карандашом. Вырисуй ее полностью, не оставив в себе ничего от своих переживаний или мыслей.
Потом возьми ластик и тут же сотри все, что тебе не нравится. И нарисуй так, как нравится. Или сотри какие‑то части рисунка, которые тебя не устраивают, изменив характер линий, или размеры, или выражения лиц. Такая мгновенная трансформация дает удивительное ощущение возможности перемен. Подсоединяет нас к нашим «детским» состояниям – легкости, уверенности в «хорошем» конце.
Будучи детьми, мы часто так рисовали – с ластиком в руке, стирая все, что не получалось сразу. И будучи детьми, мы так не страдали и не переживали, как став взрослыми, потому что относились к жизни легче, позитивнее, не видели в ней обреченности, которую часто видят взрослые люди.
Но жизнь действительно никогда сразу, с первого раза не проживается без ошибок, срывов, не‑ удач. И это не страшно. Все можно изменить. Точно так же, как можно стереть неудавшийся рисунок и нарисовать новый.
Есть еще один хороший способ помочь себе изменить собственное настроение, которое, как ты уже понимаешь – и создает тебе твой жизненный настрой, твои поступки и их последствия.
Наше настроение имеет не только «словесную формулировку», его можно выразить не только в виде зрительного образа. Наше тело несет в себе, передает это настроение. И когда мы печальны, расстроены, напряжены или обижены – наше тело показывает эти состояния. И помогает нам в них же и оставаться. Склоненная голова, печальный взгляд – только оставляют в тебе твое негативное состояние.
Но придай телу форму уверенного человека – и тут же испытаешь уверенность. Стань в позу силача, – и ты почувствуешь силу. Раскрой руки, представь их крыльями и «полетай», как птица, – и ты почувствуешь легкость. Попрыгай на одной ножке и почувствуй себя ребенком, в жизни которого нет проблем.
Найди тот образ себя, его проявления, который поможет тебе сейчас снять ощущение тяжести или недовольства, освободиться от плохого настроения. Трудно оставаться в плохом настроении, летая по комнате, как чайка, или паря, как орел, или танцуя танец папуасов.
Выбор опять только за тобой – оставаться ли тебе в плохом настроении или, вспомнив о своей ценности для себя, своей единственности – помочь себе быстрее выйти из него, поискав в себе ресурсы и силы.
И если ты вспомнишь о своей ценности – тебе захочется «расчистить» для себя пространство, найти для себя время. Взять лист бумаги и, воспользовавшись каким‑нибудь из предложенных способов, изменить свое настроение. Или позволить своему телу выразить твое желаемое настроение, поискать в нем радостные, сильные образы, представить себя победителем или свободной, страстной танцовщицей.
И нет ничего увлекательнее творения своей желаемой жизни, работы по своему личностному росту. Нет ничего более важного, чем помощь самому себе, когда ты в ней нуждаешься.
Трансформирующий образ
Многие непостижимые изменения личности, такие как внезапные обращения или другие глубинные духовные изменения, порождаются притягательной силой коллективного образа.
« Слушай меня» , – сказала она, наклонившись вперед. – «Я хочу измениться. Я не та, какою хочу быть. Я не та, кто я ЕСТЬ!» В ее голосе звучала страсть и энергия, она резко чеканила слова.
«Разве человек может еще раз войти в материнское лоно и родиться?»– спросил я. – «Чем же я могу помочь тебе? Ты ждешь чуда».
Этот диалог так никогда и не состоялся в реальности, но в моих мыслях он не один раз повторялся во время сеансов психотерапии. Я вижу в глазах пациентов неистовое желание, необходимость, движущую силу трансформации, и она необычайна. Люди хотят измениться, но как они могут сделать это?
5 августа 1989 г. в газете Нью-Йорк Таймс был опубликован некролог о Вильяме Ларимаре Меллоне-младшем. Я обратил на него внимание. Между двумя небольшими колонками размещалась фотография, на которой был снят Меллон, одетый в рубашку с открытым воротником, с немного взъерошенными волосами; он смотрел сквозь толстые стекла очков, слегка улыбаясь. Этому интересному мужчине было около шестидесяти, когда был сделан снимок. В статье говорилось, что мистер Меллон умер дома, в Дешапель, Гаити, в возрасте семидесяти девяти лет. Автор некролога подчеркивал, что Вильям Меллон был выходцем из одной из самых зажиточных семей Америки. Он родился в Питтсбурге, учился в хорошей школе, затем женился, развелся и женился повторно. В середине 1930-х годов он купил ранчо в Аризоне и осел там, собираясь заниматься хозяйством. Когда началась Вторая мировая война, Меллон служил в Бюро стратегических служб (предшественник ЦРУ) и бывал на заданиях в Португалии, Испании и Швейцарии.
В некрологе не упоминалось, что в Швейцарии Меллон встречался с Юнгом, но это вполне могло произойти. Юнг был близким другом Пола и Мери Меллон, родственников Вильяма, к тому же Юнг поддерживал связи с сетью шпионов Бюро стратегических служб, работавших под руководством Алана Даллеса, жившего во время войны в Швейцарии.
В 1947 г. Меллон прочитал в журнале «Лайф» статью об Альберте Швейцере, «эльзасском враче, миссионере, философе и музыканте, чья больница в Ламбарене, нынешнем Габоне, снискала мировую славу». Меллона восхитила идея Швейцера, и он написал доктору письмо, в котором спрашивал, каким образом можно организовать подобную больницу. Швейцер ответил ему письмом, в котором советовал Меллону пройти медицинскую подготовку и посвящал его в практические проблемы, связанные с организацией такого учреждения в странах третьего мира. С момента получения этого письма жизнь Меллона обрела новые очертания. Он поступил в медицинскую школу и четыре года спустя стал врачом. В это же время его жена изучала специфику работы в лаборатории. После окончания учебы они занялись поисками подходящего места для строительства больницы по модели Ламбарене Швейцера. Они остановили свой выбор на Гаити, где на месте заброшенного завода по переработке фруктов в 1956 г. открыла свои двери больница Альберта Швейцера в Дешапель. Здесь Меллон и его жена провели остаток своей жизни, работая в больнице и участвуя в жизни местного сообщества.
Если задаться вопросом, каким образом подобные глобальные изменения происходят в жизни взрослого человека, и попытаться найти способы или средства такой трансформации, можно достаточно быстро понять роль того, что я буду называть трансформирующими образами. Для Вильяма Меллона таким трансформирующим образом стал Альберт Швейцер. Образ жизни и миссии Швейцера задал направление зрелости Меллона. В этой главе я хочу рассмотреть вопрос о том, как работают подобные образы в психике. История Меллона и его жены – взрослых, здоровых, богатых и успешных людей, переживших трансформацию, – является свидетельством того, что подобная трансформация происходит именно в середине жизни.
Трансформирующие образы – это притягательные и даже захватывающие метафоры. Проживание процессов трансформации, порожденных таким образом, – это особый опыт. С момента своего появления этот образ захватывает наше сознание и по меньшей мере на время изменяет его, иногда в значительной степени. Образы из сна иногда преследуют человека несколько дней и продолжают вызывать эмоции, воспоминания, возбуждать желания и даже стимулировать планирование будущего. Иногда подобный эффект вызывает поэма, художественное произведение, фильм или концерт. Сильный символический опыт подобного рода мы называем религиозным. На мгновенье человек оказывается другой личностью, которой ему, в длительной перспективе, и предстоит стать. Если подобные архетипические образы достаточно мощны и влиятельны, все устройство жизни человека может трансформироваться. Это влияние не сиюминутно. Через некоторое время оно становится необратимым – в силу того, что эти образы отражают психологическое содержание, которое появляется в жизни человека и придает ей форму. Они являются метафорами, обладающими глубокой структурной основой и смыслом.
Если мы рассмотрим жизнь с конечной ее точки, а не двигаясь, как обычно, от начала (младенчества и раннего детства), то мы легко увидим основные ее эпохи и поворотные моменты, словно застывший рельеф. Для тех, кто при чтении газет не может удержаться, чтобы не прочесть колонку с некрологами, такая обратная перспектива привычна. В некрологах весь жизненный путь описывается вспять. Отмечается конец, упоминается о самых ярких моментах трансформации. Обычно скупые на детали, некрологи сжимают жизнь до нескольких моментов, характеризующих самую ее суть, ее поворотные пункты, кризисы и решения. Они сопровождаются портретами и рассказывают читателям о том, кем был тот или иной человек, по крайней мере, в глазах общественности. Краткий некролог подытоживает целую жизнь парой скудных прозаических строк. Если некролог достаточно изыскан, он передает особый дух, которым обладал человек, особое его восприятие и смысл, который носила его жизнь для других. Это дает читателю возможность посмотреть с высоты птичьего полета на последовательный путь развития и достижений длиною в жизнь, а также на внезапные повороты и изгибы, которые задали этому пути его окончательное направление.
Тем не менее, некрологи могут отразить лишь ничтожно малую часть сложного процесса трансформации. Если мы глубже рассмотрим развитие взрослого человека после столкновения с мощными и непреодолимыми трансформирующими образами, что мы обнаружим? Юнг, возможно, глубже, чем какой-либо другой психолог до или после него, изучил феномен трансформации изнутри. В отличие от составителя некрологов, который должен придерживаться строгих правил описания жизни и ограничен в своих высказываниях позицией внешнего наблюдателя, точкой зрения общества, Юнг фокусировался на изучении внутреннего мира психики. Проявление последнего во внешних событиях жизни человека иногда оказывается очень смутным и вовсе не будет упомянуто в некрологе. Это комплексный процесс, который может привести к целому ряду потенциальных итогов, некоторые из которых расцениваются как положительные, другие – как отрицательные.
В известном письме к Фрейду от 25 февраля 1912 г. Юнг писал: «Я отважился оспорить мать. Так что я по-прежнему в процессе катабазиса в царство Матерей, где, как мы знаем, Тесей и Пирифой были прикованы к скале». В это время Юнг писал вторую часть своей определяющей работы «Трансформации и символы либидо», в которой его расхождение во взглядах с Фрейдом приобрело форму непреодолимой пропасти между ними, ставшей отправной точкой его пути к кризису среднего возраста. В 1912 г. Юнгу было тридцать семь лет. В этом же возрасте Вильям Меллон прочитал об Альберте Швейцере в журнале «Лайф». Юнг стоял в то время у истоков личностного кризиса, который окончательно разрешился для него только к пятидесяти годам. Трансформация, которая наступила в результате кризиса, привела его на тот путь, которому он, подобно Меллону следовал до конца жизни. Он будет писать об этом фундаментальном изменении теоретически всю оставшуюся жизнь и опишет его в своей автобиографии.
Юнг разорвал отношения с Фрейдом по многим причинам. Одной из них было убеждение в том, что Фрейд переоценивал роль сексуальных проблем в этиологии неврозов. Узнавая Фрейда все больше и больше на протяжении долгих лет сотрудничества (в ходе длительной переписки, обмена взаимными визитами и совместного путешествия на корабле в Америку), Юнг поражался его странной и чрезмерно бурной реакции на все, что касалось сексуальности. «Словно бы бог был вызван к жизни», – писал Юнг в своих поздних мемуарах. Все мысли Фрейда находились во власти этой темы, он был фиксирован на ней и эмоционально. Многим это могло показаться величественной одержимостью, но Юнг не считал такой подход благом для науки. Юнг вовсе не был лишен интереса к сексу на личном уровне, но он вовсе не разделял подобных идей. Его самые мощные внутренние образы были скорее философскими, нежели сексуальными. Его либидо могло свободно и мощно течь по руслу сексуальности, о чем упоминали многие авторы, но его фундаментальную личностную констелляцию составляли другие образы. Тем не менее, в это время Фрейд был самым важным его учителем, отцовской фигурой и наставником, и когда Юнг разорвал с ним отношения, в его эмоциональной жизни наступил сложный кризис, совпавший с кризисом среднего возраста.
До тех пор, пока Ричард Нолл не написал свою злонамеренную книгу «Культ Юнга», никто не обратил внимания на одно из высказываний Юнга в ходе английского семинара 1925 г., имевшее немаловажное значение, так как тогда Юнг упомянул о своем опыте трансформации. Несмотря на то, что Нолл неверно интерпретирует этот отрывок во имя своих предвзятых целей, он, тем не менее, указывает на трансформирующий образ, повлиявший на Юнга в середине жизни. На семинаре Юнг рассказал студентам о своих мыслях и внутреннем развитии, начиная с публикации в 1911–1912 гг. «Трансформации и символов либидо» и заканчивая настоящим моментом. На этом семинаре он впервые (и до публикации его автобиографии в 1961 г. – единожды) публично рассказывает о своем внутреннем опыте в период кризиса с 1912 г. по 1918 г., который в своей автобиографии он называет «конфронтацией с бессознательным». Многое из того, что Юнг рассказывал на семинаре, можно найти в мемуарах, но не тот единственный опыт активного воображения, который Нолл использует как основной аргумент, подтверждающий его утверждение о том, что Юнг видел себя мессией-основателем нового культа. В действительности Юнг сделал это личное признание не для того, чтобы возвестить некую мессианскую иллюзорную идею, а с целью проиллюстрировать свое понимание психологической трансформации.
Он не хотел таким образом обратить кого-либо в свою веру или обрести последователей. Он говорил беспристрастно, словно бы обращаясь к группе слушателей, заинтересованных рассказом об экзотическом и волнующем опыте, который он пережил в далекой стране. Опыт, на который он ссылался, был для него трансформирующим, а образ, оставшийся в памяти, стал отправной точкой процесса индивидуации. Юнг говорил как психолог и размышлял о внутренней стороне трансформации. И это в корне отличается от того, что может написать биограф и составитель некрологов, поскольку последние обычно не имеют доступа к внутреннему миру фантазий.
Юнг рассказал аудитории, как он начал заниматься активным воображением, чтобы соприкоснуться со своим бессознательным. Первые попытки оказались неудачными, но затем он добился успеха и столкнулся с группой фигур: это были старик, который назвал себя Илией, его юная слепая спутница по имени Саломея и черная змея. Все это подробно изложено в автобиографии. Однако в ней не описан последующий акт активного воображения. По его сообщению на семинаре, несколько дней спустя он снова попытался связаться с этими людьми, но на своем пути столкнулся с конфликтом. Две змеи, одна белая, другая черная, боролись друг с другом. Наконец, черная змея была побеждена и покинула место действия. Теперь Юнг мог продолжать путь. Затем он снова встречает женщину и старика и в конце концов фактически оказывается в пространстве, которое называет преисподней: «Илия улыбается и говорит: „Что ж, это одно и то же – вверху или внизу!“» Это был дом Илии и Саломеи. Затем происходит решающее событие:
Происходит нечто весьма неприятное. Саломея сильно мной заинтересовалась, предполагая, что я смогу вылечить ее от слепоты. Она начинает меня боготворить. Я спрашиваю: «Почему ты меня боготворишь?» «Ты Христос», – отвечает она. Несмотря на мои протесты, она продолжает в это верить. Я говорю ей: «Это безумие», – преисполненный скепсисом и сопротивлением. Затем я вижу, как ко мне приближается змея. Она подползает и начинает виться вокруг меня, сжимая меня своими кольцами. Кольца достигают моего сердца. Борясь с ней, я понимаю, что принял позу Распятия. В агонии борьбы я так сильно вспотел, что все тело было мокрое.
Затем Саломея встает, к ней вернулось зрение. Пока змея сжимает меня, я чувствую, что мое лицо принимает образ хищного животного, льва или тигра.
В последующих комментариях Юнг интерпретирует эти образы, помещая их в символический контекст, которому вопреки мнению Нолла, они и принадлежат. Он говорит: «Когда к Вам приходят образы, которых вы не можете понять, то это значит, что Вы находитесь в обществе богов или, если хотите, безумцев; Вы более не в человеческом обществе». Это свидетельствует о том, что Юнг полностью понимал разницу между фантазиями и пророчествами. В своей основе, говорит он, этот опыт активного воображения является аналогом древних мистерий обожествления, практиковавшихся в религиозных кругах, например, в Элевсине. «Золотой осел» Апулея, рассказывающий о подобных мистериях, был хорошо известен Юнгу. Однако если душевное здоровье человека не в достаточной степени основывается на силе Эго, способного отличить фантазию от реальности, то результатом такой трансформации сознания легко может стать мания величия или даже нечто худшее. Будучи молодым психиатром клиники Бургхольцли в Цюрихе, где он учился и работал десять лет, Юнг, возможно, наблюдал такое развитие событий в судьбах некоторых из своих пациентов.
Сам же он, к счастью, не страдал подобной манией и был способен понять и ассимилировать образы на психологическом, внутреннем уровне.
Привлекая свой собственный опыт, Юнг демонстрировал именно трансформирующую силу воображения. Образы, которые появлялись в его грезах, притягивали к себе сознание и обладали трансформирующим действием. В этих грезах Юнг изменял форму: сначала он стал фигурой, подобной Христу, а затем Айоном, который, как объясняет он, произошел от персидского божества Зервана Акараны, имя которого означает «бесконечно долгая длительность». Юнг отметил в своей лекции, что подобный процесс обожествления составлял основное, если не все содержание древних мистериальных религий. Как сказал Корнфорд в своем отрывке о греческих элевсинских мистериях: «Так человек становится бессмертным в божественном смысле». В присутствии бессмертных архетипических образов человек перенимает их качества и свойства и духовно кроится по их образу и подобию в бессмертную личность. Это символическое действо, но оно формирует чувство идентичности и систему ценностей. Айон – это бог, который правил временем, следил за сменой астрологических циклов и осуществлял контроль над календарем. «Морда животного, в которую превратилось мое лицо, была мордой знаменитого [Бога] Леонтоцефала Митраистских таинств, который изображается в виде человека, обвитого змеей, причем голова змеи покоится на руке человека, а лицо человека подобно львиному». В момент трансформации Карл Юнг обрел классический образ божества. Этот опыт полностью изменит его.
Митраистский бог Айон. Апостольская библиотека, Ватиканский музей светского искусства, 7899
Из краткого некролога Вильяму Меллону мы не сможем узнать, как повлиял образ Альберта Швейцера на его внутренний мир. Видел ли он Швейцера во сне или произошел акт активного воображения с участием его образа? Должно быть, он фантазировал о нем и на глубоком уровне отождествлял себя с образом Швейцера. Из свидетельств очевидцев ясно, что образ Швейцера оказался для Меллона необоримым и полностью изменил его жизнь. Можно только строить догадки о том, что глубоко в подземном мире бессознательной фантазийной жизни Меллона Швейцер стал богоподобной фигурой, которой он стремился подражать, с которым он себя отождествлял, следуя паттерну, очень схожему с тем переживанием, которое испытал Юнг в активном воображении с образами Христа и Айона. Юнг же извлек свои бессознательные фантазии и вывел их на свет, где они стали объектом его исследований. Он показал нам внутреннюю сторону процесса трансформации.
Из автобиографии Юнга становится ясно, что активное воображение стало своего рода его личным таинством, его религией. Это метод, предлагающий доступ в некое квази-сакральное пространство, в котором современный человек может столкнуться с религиозными образами и пережить тот духовный опыт, который обеспечивался в древности мистериями. Этот психолог, живший в двадцатом столетии, совершил великое открытие: оказалось, что современные люди, секулярные и отчужденные от своих традиционных обычаев и верований, тем не менее, имеют доступ к сокровищам всех величайших культурных и религиозных традиций. У них есть возможность получить личный опыт встречи с архетипическими образами коллективного бессознательного. Такие образы, если глубоко в них верить и постоянно к ним обращаться, через некоторое время смогут трансформировать сознание так же, как на протяжении тысячелетий трансформировали человеческое сознание традиционные образы и мистерии.
Тем не менее, важно выделить основные различия между подходом Юнга к таким священным архетипическим образам и традиционными религиозными подходами. Юнг настоятельно рекомендовал поддаваться влиянию образов, вплоть до временного отождествления с ними. В этом он и традиционные практики согласны. Однако он не поддерживал идею продолжительной идентификации такого рода, в то время как традиционные практики пропагандировали именно это. Традиции требуют как можно большей идентификации и единения с догматическими образами, стремятся практиковать imitatio Dei . Юнг же, наоборот, разотождествлял себя с образом и сознательно рефлексировал о пережитом опыте. Он сохранял психологическую дистанцию по отношению к архетипическим образам. Именно это приносит индивидуальные плоды.
В противном случае образы, будучи коллективными, просто воспроизводят сами себя. Понятие индивидуации у Юнга основывалось на двойном движении: временное отождествление с бессознательными образами с целью сделать их сознательными, а затем разотождествление и размышление о них от лица отдельной личности. Человек находится под влиянием контакта с этими образами, но они не контролируют его и не овладевают им.
Когда Юнг переживал опыт активного воображения во второй раз (как скрупулезно записал он, это произошел в декабре 1913 г.), его сознание явно было трансформировано – если угодно, обожествлено – пришедшими образами. Женщина боготворит его и называет Христом, змея обвивается вокруг него, голова его становится львиной. Образы также сильно изменились, особенно образ Саломеи. Обращаясь к нему как к Христу, она просит об исцелении. Она слепа и хочет вернуть себе зрение. Юнг отвергает раздутый образ целителя-Христа, но случайно замечает, что, несмотря на это, Саломея исцелилась. К ней вернулось зрение. Таким образом, архетипический образ также трансформировался, но только тогда, когда с Юнга струями со всех сторон стек пот. Он оказался распятым на мгновенье, и свершилось чудо исцеления.
Кто же эта слепая Саломея и почему она слепа? Для себя Юнг отождествляет ее с «низшей функцией, которая окружена злом». В книге «Воспоминания. Сновидения. Размышления» он интерпретирует ее как символ Эроса и чувств. Общеизвестно, что он считал себя интровертом мыслительно-интуитивного типа и поэтому низшая его функция – это экстравертное чувство. Это функция взаимоотношений. Там его анима (то есть душа) и там его слепота, и именно она молит об исцелении. Рассмотренный в таком свете сознательный Карл Юнг – единственный, кто может исцелить Саломею, сделавшую правильный выбор в поисках чуда исцеления. Он должен выстрадать это на кресте трансформации для того, чтобы пожертвовать высшей функцией – мышлением – и дать жизнь неразвитому, низшему, слепому чувству, осознать свои связи и привязанности к другим. Прежде чем быть обожествленным как Айон, он терпит муки как Карл Христос, и его анима становится более сознательной.
Хотя особое внимание я уделил обсуждению трансформирующих образов и их влияния на людей зрелых, мне не хотелось бы, чтобы сложилось впечатление, будто архетипические образы не участвуют в формировании личности в юности. Наоборот, они чрезвычайно сильно воздействуют на гибкую психическую структуру молодых людей. Они присутствуют в потенциале с начала жизни и могут констеллироваться задолго до наступления середины жизни.
Пример того, каким образом такой архетипический образ может координировать и управлять молодым человеком, предстал перед моими глазами на пороге моего собственного дома однажды летним вечером. После обеда в дверь позвонили, и, когда я открыл, я увидел молодого человека лет двадцати, который объяснил, что он собирает пожертвования для группы, посвятившей себя спасению планеты от экологической катастрофы. Я вышел за порог и попросил его рассказать об их организации и его роли в ней. Я обычно не легко расстаюсь с деньгами и поэтому настоял, чтобы молодой человек объяснил суть его миссии. Почему его так заботило состояние планеты? Что конкретно намеревается сделать их организация? Где окончат путь мои пожертвования – в его кармане? Он проявил терпение и отвечал на порой дерзкие вопросы очень вежливо. Похоже, он окончил колледж и происходил из интеллигентной и добропорядочной семьи. По его словам, он занимался этим по убеждению. Ему мало платили, он не добивался ни власти, ни славы, и работал исключительно для дела. Внезапно его голос дрогнул, и он взмахнул рукой, указав на то, что нас окружало, и при этом воскликнул чуть не в слезах: «Неужели вы не видите? Мать-Земля нуждается в нашей помощи! Она страдает!»
Теперь я понял. Он был затронут образом Великой матери и отдавал свою энергию, служа ей. Беглый взор, брошенный в примордиальный мир архетипических образов, всколыхнул его психику и отправил его на выполнение миссии. Его психическая энергия обрела структуру и форму благодаря этому архетипическому образу и его смыслам. Как Великая мать, Земля не была просто замаскированной версией его собственной матери («моей матери нужна помощь»). Эта страсть молодого человека не была выражением эдипова комплекса. Его тронул извечный образ Великой матери, который формировал и будоражил человеческую психику с незапамятных времен. Это образ Красоты (Платон), архетип Матери (Юнг), его действие – трансформация сознания. Любая непатологическая человеческая психика, если она развивается и реализовывается не только на уровне простого выживания и удовлетворения инстинктов, формируется подобными образами, которые направляют жизнь и придают ей значение.
Определяющим теоретическим камнем преткновения между Юнгом и Фрейдом была именно проблема трансформации. Фрейд был в этом вопросе непреклонен. Будучи непоколебимо уверен в том, что психологическая жизнь в основном сводима к сексуальности и что сексуальные влечения снабжают психику энергией, Фрейд относил все формы человеческого творчества и все виды удовольствия к сексуальной сфере. Более того, он считал, что причины всех форм невроза и даже психотических расстройств кроются в сексуальных нарушениях. Это означает, как скептически указывал Юнг, что все проявления культуры, включая живопись, философию, религию и коммерцию, были лишь бледной заменой реального предмета человеческих желаний – сексуального удовлетворения. Все идеалы – это лишь маска фрустрированных сексуальных влечений, а вся психопатология может быть сведена к нарушениям сексуального функционирования. Фрейд упорно утверждал, что это именно так, доказывая, что человеческая культура – это лишь мистификация, призванная замаскировать сложную сеть сексуальных компромиссов. Для процесса, преобразующего сексуальное влечение в культурный акт, он использовал термин сублимация.
Юнг не мог поверить в то, что симфонии Бетховена и собор в Шартре можно объяснить сублимацией сексуальных инстинктов их создателей. Так же, как мысли, видения, энергию и миссионерский пыл Альберта Швейцера не мог свести к сублимированной сексуальности.
Юнг полагал, что если человек не способен интегрировать различные свои инстинкты и энергии посредством трансформирующего образа, то он окажется перед угрозой возникновения психопатологии; а психопатология, в свою очередь, может препятствовать психологической интеграции вокруг трансформирующего образа. Человек, не способный стать единым целым, будет неполным, разрозненным, дезинтегрированными. И поистине это психологическая трагедия, если человеческая психика не допускает интеграции вокруг трансформирующего образа. Пример тому – пограничное расстройство личности. Глубокие личностные конфликты и расщепление (как защита) столь серьезны и прочны, что они сводят на нет любую попытку психики к интеграции. Они с разрушительной силой, наполненной неистовой яростью и тревогой, граничащей с паникой, сокрушают любой потенциально трансформирующий образ.
Для начала нужно было понять, как рассматривать культурные и духовные интересы и движущую силу страстей человека. Попытки ответить на этот вопрос привели Юнга к формированию его собственной теории в качестве контраргумента Фрейду. Для описания распределения психической энергии и ее перехода из одной формы в другую в процессе развития Юнг выбрал термин «трансформация», по-немецки – Wandlung . Отсюда и название его книги: «Трансформации и символы либидо». Слово Wandlung означает «изменение» – обычно изменение формы. Психическая энергия, доказывал Юнг в своих ранних работах, может приобретать разные формы, также как энергия в физическом мире. Это выражение жизненной силы – Воля, как называл ее Шопенгауэр, – стимулирует человеческое тело к действиям, тем сложным формам поведения, которые демонстрирует человек. Само по себе либидо не связано с каким-либо побуждением или мотивацией. Таким образом, вопрос на самом деле состоял в том, как рассматривать разнообразие мотиваций и форм поведения, демонстрируемых человеком. Для Фрейда все сводилось к сексуальности и сублимации, для Юнга это было невозможно. Юнг искал механизм, который позволяет переносить и распределять энергию из одного канала в другой. Он считал, что этот механизм должен являться внутренней частью психики, частью развивающегося, балансирующего, самонастраивающегося процесса. Юнг приходит к заключению, что психика сама инициирует собственную трансформацию и что этот процесс имеет множество целей, а сексуальное удовлетворение является лишь одной из них. Другие виды человеческой деятельности имеют свои цели и направлены на получение удовольствия другого рода.
Юнг прорабатывал детали теории несколько лет, но для наших целей я не буду подробно останавливаться на них, приведу лишь заключительный вывод и краткую цитату из «Символов Трансформации». Юнг вставил этот отрывок, когда редактировал исходный текст в 1952 г.: «Исключая случаи мотивировки внешней необходимостью, воля к подавлению или вытеснению природных инстинктов или скорее к преодолению их господства (superbia ) и недостатка скоординированности (concupiscentia ) исходит из духовного источника; иными словами, определяющий фактор – это нуминозные изначальные образы».
Его концепция состоит в том, что архетипические образы трансцендентны побуждениям, они ограничивают и координируют последние (именно этого не происходит в патологических случаях). В здоровой психике эти первичные образы овладевают сознанием личности с инстинктивной силой, и даже биологически укорененные побуждения не могут ни сопротивляться им, ни преодолеть их. Такие образы появляются в психике в виде архетипических проекций (как проекция Меллона на личность Швейцера) и нуминозных переживаний, которые традиционно излагались в виде мифов, религиозных доктрин и ритуалов. Эти образы затем перенаправляют психическую энергию на новые пути. Каждый паттерн поведения, фантазия и мысль, берущие свое начало в архетипических образах, имеют свою волю и свои цели. Именно эти образы, которые проявляют себя как инстинкты, являются создателями культуры и социальных структур, они ответственны за содержание религиозных доктрин и ценностей. Иными словами, Юнг рассматривает как неотъемлемую часть человеческой природы духовную энергию, форму которой задают архетипические образы.
Этимология слова «трансформация» поучительна. Оно состоит из двух латинских слов – trans и forma . В латинском языке слово trans означает «вдоль, через, на другой стороне». Здесь мне приходит в голову образ реки. Чтобы перевезти что-либо через реку, это что-либо необходимо «транс-портировать». В свою очередь, это слово в латинском языке восходит к основе tra-, от которой произошли сходные слова в санскрите, кельтском и немецком языках. Это базовое слово, первичный фрагмент. Подобный термин необходим сознанию и по этой причине должен присутствовать в любом языке. Корень английского слова «through» восходит к той же основе. Таким образом, корень trans передает общее значение перехода «из одного места, человека, вещи или состояния в другое», как в случае психоаналитического термина «transference» («перенос»), означающего «перенесение» внутреннего образа из одного межличностного контекста в другой. Однако корень trans можно также интерпретировать как «за пределами, по ту сторону», как в словах «транс-цендентность» и «транс-персональный». В таком понимании нечто расположено на другой стороне реки, «там». Когда люди присоединили это слово к слову form , происходящему от латинского forma , означающего «форма, облик, очертание, образ», то получившееся образование стало обозначать смену одного облика или образа на другой. Возможно, изначально это было вполне конкретно. Раньше слово forma означало форму обуви. Если кто-то хотел придать обуви другую форму, чтобы улучшить ее стиль или еще на шаг приблизиться к идеалу Платона – Красоте, то он мог использовать собственное воображение для привнесения другой формы оттуда, с другой стороны реки возможностей, и приложить ее к обуви в мастерской. Таким образом человек трансформирует, видоизменяет ее.
Этот термин оказался чрезвычайно полезен для размышлений об изменениях в разных областях жизни. В театре, например, термином «трансформация» описываются изменения персонажа (перевоплощение); в зоологии он означает изменение формы в жизни животных (метаморфоза); в математике – изменение формы без изменения качества или значения (преобразование); в физике может относиться к переходу из одного состояния, например, жидкого, в другое – газообразное, или к переходу энергии одного вида в другой; по отношению к «электричеству» так обозначается изменение тока трансформатором. Это слово имеет множество различных применений. Неудивительно, что ему нашлось таковое и в психологии.
Юнга привлекали аналогии между психологией и физикой. Для него слово «трансформация» соотносилось с переходом психической энергии из одной формы в другую, во многом подобным тому, что физики имеют в виду, говоря о переходе механической энергии в электрическую. Все формы энергии, как психологической, так и физической, имеют общую природу, поэтому Юнг считал, что психическая энергия, как и физическая, подчиняется закону сохранения. Энергия не может просто исчезнуть из психической системы. Если энергия исчезла из сознания, то она появится в бессознательном.
При исследовании пластов до-эдипова опыта – отважившись оспорить мать, – Юнг обнаружил уровень психических объектов и процессов, что лежит глубже инфантильной сексуальности по Фрейду. Анализируя психотических пациентов в клинике Бургхольцли и сравнивая их причудливые мифологические образы и ритуализованное поведение с данными исследований в области социальной антропологии примитивных традиций и поведения, он обнаружил пласт психики, который был не только пред-сексуальным, но даже пред-инстинктивным. Такие движения, как ритмическое раскачивание, жестикуляция, чесание и сосание являются не только неотъемлемой частью конкретной инстинктивной деятельности (питания, сексуальности и т. д.), но и связаны между собой.
Музыкальное произведение и сексуальное поведение, например, имеют много общего – ритм, движения тела, чувства – однако это не означает, что первое является сублимацией второго. Скорее обе эти формы человеческой деятельности обращаются к одному и тому же хранилищу поведенческих паттернов и энергий.
Этот прорыв к первичному уровню психики был решающим для Юнга, став основанием для вызова, который он бросил своему высокочтимому наставнику Фрейду. Теперь он мог сказать, что трансформация первична, а не вторична (это не просто сублимация), и что трансформацией движет сила воли, у которой есть своя собственная цель, а именно, создание психологического индивида. Например, в случае Вильяма Меллона мы видим, как личность Альберта Швейцера, нуминозный архетипический образ личности, притягивает к себе энергию как магнит и, превращая ее в новые стремления и мотивации, дает жизни новое направление и значение.
В качестве небольшого отступления я хотел бы признать, что созданная Юнгом теория психики – это психологически ориентированная версия философского видения человеческой природы и трансцендентных форм Платона. В своей «Республике» Платон говорит о том, что среди граждан полиса существует три типа граждан: те, кого стимулирует экономическая выгода и плотские удовольствия, которые можно купить за деньги; те, кто стремится к власти и получает удовольствие от славы и известности; и те, кто предпочитает смотреть на жизнь со стороны, размышлять о приобретенном опыте и стремится к мудрости – т. е. философы. Любого человека хотя бы отчасти мотивирует каждое из этих стремлений – к чувственному удовольствию, власти и мудрости. И лучшим окажется тот, кто сможет сбалансировать все три стремления и реализовать каждое из них, не попав в подчинение ни к одному. Это не так просто, поскольку стремления могущественны и непреодолимы. Чувственность довольно легко может овладеть человеком и стать его главным ограничением. (Юнг считал, что именно это произошло с Фрейдом, по меньшей мере, с его теорией человеческой природы. Его ум оказался захваченным божественной чувственностью, принципом удовольствия). Точно так же власть и слава могут взять верх и стать основным мотивом поведения и главной темой отношений с людьми. (Адлер, теоретизирующий о власти, в каком-то смысле поклонялся ей как богу). Стремление к мудрости может также стать односторонним и исказить жизнь до степени отрицания нормального стремления к чувственным удовольствиям и какой-либо власти. (В эту группу попадают религиозные фанатики и идеологи, а также некоторые ученые-философы). Юнг поддерживает концепцию Платона о том, что целью является достижение равновесия всех инстинктов, использование каждого из них в необходимой мере и стремление к целостности, а не к совершенству.
Но как использовать эти три мощных стимула и как их усмирять? Каким образом можно достичь целостности? Для Платона было очевидно, что ответственность за «республику», за ее внешнее и внутреннее состояние должен нести философ. Ведь философ – это человек, который проходит путь, указанный Диотимой (через Сократа) в Симпозиуме, и познает реальность Форм. Согласно Сократу, Диотима говорит о том, что средство, заставляющее человека тянуться к Форме, к Прекрасному, – это Эрос. После первого познания прекрасных объектов чувственного мира человек, склонный к рефлексии, поймет, что суть заключается не в желании овладеть тем или иным объектом, который приобретает Форму прекрасного лишь на время, а понять само Прекрасное. Таким образом, переходя от конкретных объектов к абстрактным, философ приходит к любви к Прекрасному и даже к отождествлению Истины и Красоты. Для Платона видение Прекрасного является трансформирующим переживанием, которое позволяет философу (знаменитому Сократу) достичь гармоничного равновесия между стремлениями к удовольствиям, власти и мудрости. Преобразующий образ Прекрасного помогает избегнуть конфликтов и установить единство целей. Он приводит разобщенные и конкурирующие стремления к гармонии и единству намерений. Трансформирующий образ соединяет противоречивые энергии в одно целое и придает им единое направление.
Несмотря на то, что глубинная психология Юнга питалась из другого источника знаний, отличного от философских рефлексий и идей Платона – большей частью это был клинический опыт и наблюдения – она во многих моментах соприкасается с философией Платона. В частности, общим для них является признание трансформирующей силы, которую Юнг назвал архетипическими образами, а Платон – Формами. О том, где Юнг и Платон разошлись во мнениях, я расскажу позже.
Таким образом, трансформирующий образ – это образ, который способен перенаправить поток психической энергии и изменить ее форму проявления. То, как образ соотносится с инстинктивными потребностями человека, является решающим – этим определяется, способна ли эта констелляция удерживать равновесие и целостность или же она будет подавлять какие-то аспекты человеческой природы и в результате приведет к одностороннему развитию и искажению. Это наводит нас на вопрос о роли культуры и общества и, в особенности, религии в психологической жизни индивида. Большинство индивидов живут в более или менее крупных коллективах и организациях. Это дает определенную возможность доступа к трансформирующим образам, но представляет также риск для людей, стремящихся к целостности.
Культуры и религии являются хранилищами преобразующих образов из прошлого. Это очевидно любому, кто изучает культуру и историю. С незапамятных времен культуры разных народов хранили и сберегали примордиальные образы коллективного бессознательного и открывали для людей доступ к ним в религиозных культах, священных обрядах и ритуалах. Когда эти образы проникают глубоко в человека, они оказывают чрезвычайно сильное влияние на сознание. Ф. М. Корнфорд, один из самых выдающихся толкователей греческой философии, особенно платоновской, так пишет по поводу доктрины Платона о трансформации:
Конечный объект, находящийся за пределами физической, моральной и интеллектуальной красоты, есть сама Красота. Это «внезапно» открывается интуиции. Язык воскрешает в памяти кульминационное откровение Элевсинских мистерий – раскрытие священных символов или фигур как божества во внезапной вспышке света. Этот объект является вечным, свободным от изменений и относительности, и больше нигде не проявляется, ни в одном из живых существ, ни на земле, ни на небесах, но всегда является «самим по себе», полностью независимым от становления или уничтожения какой-либо из его составляющих. Знакомство с ним – это величественное зрелище, когда душа вступает в контакт с исходным объектом – Эросом и отдается ему во владение. Таким образом, человек становится бессмертным в божественном смысле. Как и в «Республике», единство души с Красотой называется здесь браком, священным браком Элевсина, и потомки этого союза являются не фантомами, подобно тем благим образам, которые вдохновили на любовь к прекрасному человеку но подлинной добродетелью – мудростью. Ибо Платон считал, что цель философии состоит в том, чтобы человек стал богом, который ясно и уверенно отличает добро от зла и безошибочно определяет истинные желания.
В этих вдохновенных словах Корнфорд уподобляет индивидуальный путь философа коллективному пути древнегреческой мистериальной религии Элевсина, которая была посвящена Матери-богине Деметре. Благодаря этим мистериям мы можем постичь основную роль, которую играет религия при констеллировании трансформирующего архетипического образа для большого числа людей. Человек с помощью ритуалов готовится к воздействию священных символов и образов; если эта подготовка прошла благоприятно, то возникает видение, дающее возможность свершиться «браку» между душой и объектом самого сильного желания. В результате такого союза происходит трансформация. То же самое, пишет Корнфорд, происходит с философом, стремящимся к Красоте. Душа и объект размышлений становятся единым целым, и душа преобразуется.
Поскольку религия владеет столь мощными трансформирующими образами и использует их в своих ритуалах, она может направлять духовную энергию масс на коллективном уровне. Она также вбирает в себя избыток архетипической энергии от проекций своих последователей, который обычно идет на пользу и институциональной организации, и клиру. Эта избыточная энергия может использоваться во благо – для лечения, посвящения и трансформации; или во зло – для удовлетворения эгоистических, сексуальных, властных желаний и стремлений – в результате заблуждения и ориентации на ошибочные цели. Примеры последнего – знаменитые культовые фигуры недавнего прошлого: Джим Джонс, Дэвид Кореш и Маршалл Эпплуайт. Если в случае этих людей мы имели дело с крайними проявлениями опасных тенденций, то Джерри Гарсиа из «Грэйтфул Дэд» представлял собой смешанный тип.
Как прекрасно знали и Платон, и Юнг, культуры и организации могут с таким же успехом извратить и деформировать человеческую природу, как и наполнить ее содержанием. Стоит только вспомнить о перевязывании ног в древнем Китае или о сегрегации на Старом Юге. Корпоративная Америка также искажает личность в наше время. Но каковы критерии решения о том, к здоровью или к болезни ведут трансформирующие образы традиционной культуры или религии, будь то древние или современные? На основе чего мы должны отвернуть увечье гениталий, оскорбительное для женщин, приверженных этому обычаю в центральной Африке, если они настаивают на этой процедуре во имя спасения традиции? И для Юнга, и для Платона такая проверка была бы прагматической: способствуют ли трансформирующие образы, которые сохраняются и поддерживаются конкретной культурой, пробуждению в человеческой психике стремления к целостности, или противоречат ему. Координируют и уравновешивают ли они различные «способности» (Платон) или «группы инстинктов» (Юнг), направляют ли их таким образом, чтобы реализация возможностей была оптимальной под эгидой общего утверждения о смысле и цели того жизненного стиля, который формируется с их помощью? Платон напрямую говорит о нетерпимости сторонников традиционных религий по отношению к новаторским идеалам, отраженным в искушениях и смерти его героя, Сократа. Юнг проанализировал центральные трансформирующие образы своей собственной религиозной традиции, христианства, и, как Сократ в случае греческой религии и мифов, обнаружил отсутствие в этих образах чего-то важного.
В то время как Юнг признавал в фигуре Христа архетипический образ большой силы и неопровержимости, он все же считал его несколько незавершенным, поскольку этот образ не достаточно символизирует целостность. По мнению Юнга, этому образу не хватает тени. В своих более поздних работах он все чаще утверждает, что образ христианского Бога, Троицы, лишен тени, тьмы. Он полностью «благ», а зло определено только как privatio boni , отсутствие добра. Для Юнга, как и для Платона, трансформирующий образ, который пренебрегает важными элементами человеческой сущности или отвергает, обуздывает их, не выполняет своего назначения интеграции целостной личности и уравновешивания всех ее аспектов и сил. Клиторидэктомия отрицает нормальное сексуальное удовлетворение женщины, даже если на уровне культуры это говорит о социальном положении и об инициации во взрослую женщину. Такой образ отнимает больше, чем дает. Современные крупные корпорации требуют от служащих и работников, претендующих на более высокие зарплаты и повышение по службе, многих жертв – рушатся семьи, приходится работать по восемьдесят часов в неделю и бесконечно бывать в командировках. Некоторым такая система компенсирует затраты увеличением вознаграждений и возможностей, но при этом отрицаются основные жизненные ценности, состоящие в целостной и осмысленной жизни. Во всех трех случаях наблюдается отсутствие осознания тени.
3 глава. Образ тела Если мы посмотрим на скульптуры античного мира Средиземноморья до первого тысячелетия до нашей эры, то увидим, что первые пластические изображения юности андрогинны лишь в архаическую эпоху древнегреческого искусства, до VIII века до Рождества
Из книги Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии автора Банников Константин ЛеонардовичСимволизм физиологизма: образ тела и образ мира Антропоморфный принцип в космогонии представляет человеческий организм и продукты его жизнедеятельности в качестве аллегории структурных компонент мира и законов их функционирования. В некоторых архаических мифах
Из книги Основы Науки думать. Кн.1. Рассуждение автора Шевцов Александр Александрович Из книги Лишённые совести [Пугающий мир психопатов] автора Хаэр Роберт Д.Глава 1. Образ психопата Я видел, как темная кровь текла изо рта Халмеа по простыне к той части ее тела, над которой находился Хад. Я не мог пошевелиться, и тогда Хад, поглядывая на меня с ухмылкой, начал вставать. Поднимаясь, он застегнул на своих брюках рубиновую пряжку.
Из книги Почему я чувствую, что чувствуешь ты. Интуитивная коммуникация и секрет зеркальных нейронов автора автора Стивенс Майкл Из книги Общественное мнение автора Липпман УолтерГлава 19 Магнит – как образ Теперь поговорим о реалиях жизни и о том, как создать самому себе шанс, сохранив, а может, вернув саму себя как лучшее проявление природы.С давних времен женщины старались привлечь внимание различными способами: надевали украшения, шкуры,
Из книги Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии автора Виртц УрсулаОбраз здоровья или образ жизни? На Востоке здоровье всегда было результатом взаимоотношений. Считается, что ни разум, ни тело, ни дух не может рассматриваться как единственная причина или жертва заболевания, так как все они взаимосвязаны и взаимозависимы. То, что символ
Из книги Самосаботаж. Преодолеть себя автора Берг КаренГлава 20 Новый образ Урок, который мы извлекли выше, мне кажется, достаточно ясен. Когда отсутствуют институты и образование, с помощью которых информация о среде доносится до людей столь успешно, что реалии общественной жизни могут быть сопоставлены с замкнутым на себе
Из книги автораТеологический образ Бога и психологический образ человека Исследования по истории и психологии религии доказывают, что образ Бога меняется в ходе развития как отдельного человека, так и всего человечества, в соответствии со степенью его зрелости. И сегодня «культы
Глобальные изменения жизни общества неизбежно отразились в образе культурного героя, “странная” трансформация которого, началась еще в преддверии катастрофы. Ведь в той или оной форме, духовный кризис начал охватывать культурные центры уже начиная со второй половины II тысячелетия до н.э. Людей повсеместно стало охватывать странное отчаянье и апатия от общего чувство несправедливости. Куда ни глянь, в обществе торжествовали недостойные люди, молитвы перестали помогать, а боги стали безучастными к человеческим бедам .
Все более рациональным становилось мышление людей, все более логичным — поведение, но при этом в обществе возникало ощущение, что “небо” становилось все дальше, а старые правила и запреты переставали действовать. Эти процессы явственно отразились в “литературе” того времени. Например, поэма о Гильгамеше начиналась вполне в мифологическом духе, а оканчивалась уже, как первое литературное произведения, в современном смысле этого слова, где речь идет о зыбкости человеческого существования, о невозможности преодолеть физическую смертность, о принципиальной недостижимости “неба” и тщетности любых попыток его достичь. Человек начинает размышлять над смыслом своего существования, искать и не находить ответы.
В разных культурах эти нигилистические настроения отражались по-разному. Например, у одной из ведущих цивилизаций бронзового века, крито-микенской, героические сюжеты вообще исчезли из искусства. Их индоевропейские предки придя на территории современной Греции где-то на рубеже II тыс. до н.э. на протяжении нескольких веков вели достаточно замкнутый образ жизни, сосуществуя с автохтонным населением и господствуя над ним. Формировавшаяся в таких условиях культура глубоко в своем ядре имела героическую составляющую, что хорошо заметно по дошедшим до нас образцам раннемикенского искусства.
Золотое лезвие из Микен со сценой охоты на львов. XVI в. до н. э. Афины, Национальный археологический музей
Но позже, с усилением влияния крито-минойской культуры и развитием “дворцовой” цивилизации, героические образы начинают постепенно исчезать из микенского искусства. К финалу же, к так называемой катастрофе бронзового века, они полностью оказываются вытесненными из искусства формализованными религиозными и административно-бюрократическим символами .
Львиные ворота Микенской цитадели
Дух героического мироощущения, позволивший микенской культуре в короткий исторический период перехватить лидерство в Эгейском мире, стать великой цивилизацией Древнего мира, контролировавшей мировую морскую торговлю всего региона, начинает стремительно угасать. А пришедший на его место культ грубой силы, в котором место героической составляющей заняла безличная гнетущая сила бюрократического государства оказался неспособным воодушевить население для ответа на вызовы разразившегося системного кризиса. В результате, момент подмены героического образа — рациональным, четко маркирует начало стремительного упадка микенской культуры, окончившегося ее полным исчезновением.
Фрески из Пилосского дворца с "холодным"
изображением "резни" и отстутсвием образа героя (XIII-XII в. до н.э.)
В разных культурах трансформация образа культурного героя принимала разную форму. Вот, например, какими стали некоторые герои литературных произведений в период, предшествующий катастрофе Бронзового века в Древнем Египте и Междуречье:
Междуречье
«Поднимись на возвышения старых руин и пройди их вдоль и поперек, посмотри на людские черепа прошлых времен и нынешние: кто здесь злодей, а кто милостивый благодетель?» («Диалог хозяина и слуги»)
«Курит ли благородный лев, насытившись лучшим мясом, фимиам, чтобы утешить свою богиню?.. А я, разве я уклонялся от жертвоприношений? [Нет], я молился богам, я приносил положенные жертвы богиням… С самого детства этот добродетельный человек старался понять мысль бога, скромный и благочестивый, он внимал богине. Между тем, "бог дал мне вместо богатства скудость". И, наоборот, негодяй и безбожник разбогател. "Толпа прославляет слово знаменитости, поднаторевшей в преступлениях, но унижает существо скромное, не совершавшее насилия". "Злодей оправдан, а добродетельного преследуют. Разбойнику достается золото, а слабый тем временем голодает. Могущество дурного человека они укрепляют, а немощного губят, слабого сокрушают» («Диалоге о человеческом ничтожестве»)
Египет
«Боги, которые жили раньше (т. е. цари), покоились в своих пирамидах и блаженные покойники (т. е. знать), тоже похороненные в царских пирамидах — у них больше нет жилищ. Смотри, что с ними сделали!.. Их стены разрушены, и их домов больше нет — как будто никогда и не было!" Однако для автора поэмы все эти беззакония лишь еще раз подтверждают непроницаемую тайну смерти. "Нет никого, кто бы вернулся оттуда, кто бы мог рассказать о них, кто бы мог рассказать об их нуждах, кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли". И Арфист заключает: "Дай волю своим желаниям, пока жив… Не унывай сердцем!» ("Песнь Арфиста")
«С кем смогу я говорить сегодня? Близкие злы; вчерашние друзья превратились во врагов… Сердца стали жадными: каждый захватывает добро своего ближнего… Нет справедливых; страна отдана тем, кто поступает несправедливо… Греху на земле нет конца". Среди всего этого зла смерть кажется ему более чем желанной: она дарит ему редкостное или забытое чувство блаженства. "Смерть для меня сегодня — как выздоровление для больного… как благоухание мирта… как запах цветущего лотоса… как дух поля после дождя… как тоска по дому после долгого и тяжелого рабства…» («Совет отчаявшегося…» — диалог между человеком, охваченным отчаянием, и его душой (ба)»)
Бронзовый век подошел к своему трагическому финалу. Нигилизм, апатия и отчаянье, с одной стороны, гедонизм, своекорыстие и цинизм, с другой, в итоге привели к масштабной геополитической катастрофе почти полностью изменившей облик мира и ввергнувшей человечество в Тёмные века, в течение которых в значительной части Средиземноморья произошел общий регресс к предыдущей стадии развития, к временам позднего неолита.
Но перенесемся на время в современность и присмотримся к происходящему. Не обнаружим ли мы, часом, некоторых тревожных черт схожего мировоззренческого кризиса, нарастающего уже в наши дни?
Литература
- Элиаде М. - История веры и религиозных идей. Том I. Перев. с фр. — М., Критерион, 2001.—464 с. ISBN 5-901337-02-6 ISBN 5-901337-03-4 (том I) {13}
- Андреев Ю.В. От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа (III—начало I тыс. до н.э.). С.-Петербург 2002 {2}
- Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. В.П. Большакова. — 4-е изд. — М.: Академический Проект, 2010. — 251 с. ISBN 978-5-8291-1125-0 {12}
Творчество Александра Блока приходится на начало XX века. Этот период ознаменовался для всей России как переломный в ее истории и отразился во многих произведениях великого поэта. Многие поэмы и стихотворения Блока, посвященные политической ситуации в стране, вызывают у читателей противоположные мнения. Некоторые восхищаются ими, другие не признают. Но можно точно сказать, что все с большим удовольствием читают произведения, относящиеся к ранней лирике Блока. Несомненно, это шедевры любовной лирики. Блок создавал их, вдохновленный своей молодой женой, дочкой великого русского ученого Менделеева. Ее красота послужила источником мыслей Блока, которые, сложившись в прекрасные стихи, заставляли волноваться сердца многих его почитателей. В произведениях Блока отсутствует образ конкретной женщины. Его Муза предстает в образе вечной женственности, нежности, непорочности. Прекрасная Дама Блока олицетворяет собой обычную земную женщину что-то возвышенное, объединяющее в себе лучшие женские черты:
О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая - Ты.
Себя Блок представляет как служителя Прекрасной Дамы, как ее рыцаря:
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.
В своих стихах Блок основывается на своих переживаниях, чувствах, он открывает свою душу, предстает перед нами пылким "мечтательным юношей. Для него как будто не существует реальности, он полностью предан своим мечтам о Прекрасной Даме:
Жизнью шумящей нестройно взволнован.
Шепотом, криком смущен.
Белой мечтой неподвижно прикован
К берегу поздних времен.
Белая Ты, в глубинах несмутина.
В жизни - строга и гневна.
Тайно тревожна и тайно любима.
Дева, Заря, Купина.
Но постепенно происходит кризис его юношеской мечтательности, она уступает место осознанию реальности. Его Прекрасная Дама обретает определенные черты, становится более земной. В «Незнакомке» Блок описывает свою новую Музу. Блок переносит ее из возвышенной среды в обычную, свойственную каждой простой женщине:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Она все так же прекрасна, горда, возвышается над однообразием и пошлостью. Но все же в ней произошли изменения:
И медленно, пройдя меж пьяными.
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами.
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями, .
И в кольцах узкая рука.
Это описание наводит нас на мысль о ее аристократичности, благородном происхождении. Ее лицо покрывает вуаль, что символизирует какую-то тайну. Не все нам еще известно о новой Прекрасной Даме, создается ощущение, что за ее чудесной внешностью стоит что-то неизвестное:
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль.
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены.
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
Может быть, именно эта тайна легла в основу названия стихотворения «Незнакомка». Шло время, и мнение Блока о своей Музе все больше изменялось и уходило дальше от образа Прекрасной Дамы и Незнакомки. В этот период Блок посвящал большинство своих творений Родине. Многие поэты представляли Родину в своих произведениях как мать. Блок же говорил о ней как о жене, как о возлюбленной:
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Так пишет о России Блок в цикле «На поле Куликовом». В стихотворении «Осенний день» Блок опять представляет свою Родину как жену:
О, нищая моя страна,
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?
Таким образом, Блок постоянно изменялся, и вместе с ним постоянно изменялся образ его Музы. Эти стихи, наполненные огромной любовью к женственности, Родине, могут нравиться людям любого возраста, мужчинам и женщинам, людям, увлекающимся политикой и далеким от нее, потому что они о любви, вечном чувстве, близком любому человеку. Ранние стихи Блока актуальны всегда, как актуальна всегда любовь.
Загрузка...